Интересные темы:

Гаджеты

Немного интересного:

Вселенная всловах: слово иречь

01.11.2016 Наука и жизнь

Сейчас в сети довольно часто видятся подборки слов, которых нет в русском либо английском — дескать, нужно же, забавно: где-то живут люди, каковые некую вещь, для которой не сходу придумаешь описание, именуют одним словом! К примеру, норвежцы, говоря о эмоции самой первой влюбленности, именуют его forelsket. Конголезское слово llunga свидетельствует человека, что способен забыть обиду обиду два раза, но на третий обязательно отомстит.

Самое емкое «местное» слово, занесенное в Книгу рекордов Гиннесса, — это слово mamihlapinatapai, которое употребляется в одном из племен Огненной Почвы, дабы кратко обозначить обстановку, в то время, когда два человека стесняются что-то начать и наблюдают друг на друга, ожидая, что второй окажется храбрее. Подобные случаи непереводимости лингвисты именуют «языковыми лакунами».

Распространенное сейчас направление дискуссий о нетождественности языков (в частности, русского и американского английского) — что, дескать, «у них» нет слов, в точности соответствующих отечественным. Это не более чем заблуждение с политическим подтекстом: английский язык с русским достаточно близки, тексты на них взаимопереводимы если не слово в слово, то (с некоей компенсацией) достаточно совершенно верно, без утраты нюансов смысла.Вселенная всловах: слово иречь

Но задумайтесь: в случае если некие два языка отличаются друг от друга не отдельными грамматическими нюансами и оттенками слов, а всем своим построением? В случае если в одном из них, к примеру, нет глаголов либо отсутствуют механизмы для обозначения времени? Как это скажется на мышлении носителей для того чтобы языка, и как с ними по большому счету вероятно согласие?

Происхождение догадки

Точка зрения, что язык вторичен по отношению к мышлению и что все народы мыслят приблизительно однообразным образом и только изъясняются по-различному, господствовала издревле. Но в последнюю несколько столетий по мере изучения языковой картины мира начало формироваться и противоположное вывод. Еще Вильгельм Гумбольдт, известный философ и немецкий языковед XVIII-XIX столетий, увидел, что «язык народа имеется его дух».

Потом Лео Вайсгербер развил эту идея и ввел понятие культурноспецифической модели мира, неповторимой для каждого языка. Франц Боас создал концепцию культурного релятивизма (каждую культуру направляться оценивать лишь с позиции ее сокровищ), а его ученик Эдуард Сепир, что, как и Боас, всю жизнь изучал племена индейцев, назвал язык «ключом к поведению».

Но более всех других в этом направлении продвинулся, создав догадку лингвистической относительности, человек, что вовсе не был опытным лингвистом. Его кликали Бенджамин Ли Уорф, он был химиком-технологом по образованию и всю жизнь проработал в страховой компании. Языковедение было его хобби, и увлечению он отдавался куда с громадным энтузиазмом, чем профессиональной деятельности.

Все началось с событий, далеких от лингвистики: пожаров на топливных складах. Расследуя их обстоятельства для страховой компании, Бенджамин Уорф увидел, что квалифицированные рабочие, предельно осмотрительные при работе с полными цистернами, становятся неосмотрительны и довольно часто закуривают, в случае если на цистернах написано «Пусто» — не смотря на то, что им замечательно как мы знаем, что наполняющие такие цистерны бензиновые пары значительно страшнее жидкого бензина.

Уорф осознал, что, видя слово «пусто» (которое возможно осознавать как «нет ничего», «нет ничего по большому счету» и, следовательно, «нет ничего страшного»), люди неосознанно расслабляются. Другими словами какое-то слово само по себе руководит людской мыслью.

А так как Уорф уже давно увлекался лингвистикой, ходил вольнослушателем на лекции Эдуарда Сепира (и, так, был знаком с его взорами), а также в меру собственных возможностей занимался изучением индейских языков, — то он достаточно скоро распространил собственный вывод с неосторожных рабочих на людей по большому счету, в особенности на представителей культур, непохожих на американо-европейскую, говорящих на необычных языках. Так появилась догадка лингвистической относительности, названная потом «догадкой Сепира-Уорфа» (не смотря на то, что к разработке догадки Эдуард Сепир имеет очень опосредованное отношение). Кратко ее возможно сформулировать так: «Язык определяет мышление».

Всю предстоящую судьбу (вернее, то время, которое оставалось от работы в страховой компании) Бенджамин Уорф посвятил изучению экзотических языков, в которых он обнаружил подтверждения собственной догадке, выступал с лекциями и писал статьи. Вот цитата из одной его статьи, переведенной и размещённой в советском лингвистическом сборнике:

«Мы расчленяем природу в направлении, посоветованном отечественным родным языком. Мы выделяем в мире явлений те либо типы и иные категории совсем не вследствие того что они самоочевидны; наоборот, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, что должен быть организован отечественным сознанием, а это значит — языковой совокупностью, хранящейся в отечественном сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не в противном случае по большей части вследствие того что мы — участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это «соглашение» имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в совокупности моделей отечественного языка»

Вселенная такова, как мы о ней говорим

самые существенные отличия возможно замечать в далеких друг от друга и ни при каких обстоятельствах не испытывавших обоюдного влияния языках. Сейчас, в то время, когда все земли давным-давно открыты, основной интерес для этнолингвистов воображают изолированные языки, сохранившиеся у маленьких групп аборигенного населения в самых глухих уголках Почвы, куда еще не успела добраться европейская цивилизация с ее туристами, демократическими ценностями и долларами.

К слову, Бенджамин Уорф в собственных изучениях по большому счету не делал различия между европейскими языками, объединяя их для удобства в один «обычный среднеевропейский». Он обосновывал это тем, что индоевропейские диалекты, разделившиеся в довольно недавнее время, развивались в плотном сотрудничестве между собой и под влиянием латыни и греческого.

Говоря о далеких от «стандартного среднеевропейского» языках, нельзя не привести пара примеров, наглядно иллюстрирующих догадку лингвистической относительности. самый известный (и наименее эффектный) из аналогичных примеров — про эскимосов и слово «снег», которого нет в языках эскимосской ветви. Другими словами нет единого слова для обозначения снега по большому счету, но имеется пара слов для обозначения различных его состояний: падающего, слежавшегося, прошлогоднего и т. д. — что говорит о необычайной важности в жизни и окружении эскимосов этого явления природы.

Еще один достаточно распространенный пример — со словами, обозначающими цвета. Эти слова и в европейских языках не всегда присутствуют в однообразном количестве (наподобие русских «светло синий» и «светло синий» против единственного британского blue), а в языках экзотических — и подавно (бывает, в то время, когда на целый словарный запас языка приходится всего три слова для обозначения различных цветов).

От общеизвестных примеров перейдем к тому, как носители различных языков обозначают размещение вещей в пространстве. Для нас думается совсем естественным сказать «справа», «слева», «спереди», «позади», другими словами маркировать положение предметов довольно самого себя (что, в случае если задуматься, показывает и на определенные изюминки миросозерцания).

Не считая «эгоцентрического» нам известен еще «географический» метод маркировки пространства по сторонам света («к северу», «к югу» и т. д.); в «среднеевропейском» он играется запасного роль, а вот в языке австралийского народа гуугу йимитхирр таковой метод — единственный. Говорят, у представителей этого народа очень развито чувство направления, и, кроме того пребывав в всецело закрытом помещении, они способны совершенно верно указать, в какой стороне солнце восходит и где садится.

Но методы обозначения взаиморасположения объектов в пространстве не исчерпываются «эгоцентрическим» и «географическим» — известен как минимум еще один. Представьте себе маленькое племя, живущее, скажем, у подножия громадной горы либо у морского побережья. В случае если гора либо море играются определяющую роль в жизни племени, в языке его может сложиться совокупность размещения всех предметов довольно этого элемента ландшафта: «выше по склону/ниже по склону», «к морю/от моря».

А также пребывав в тысячах километров от собственной горы либо побережья, эти люди членят « мир» привычным для них методом, говоря, к примеру, что вот эта чашка с кофе «ближе к морю», чем та, вторая. Подобная система ориентации в пространстве характерна, к примеру, для языка индейцев цельталь.

Совсем уж экзотический пример представляет собой маленький — всего около 300 человек — народец пираха, обитающий на берегу одной из рек в бассейне Амазонки. Вселенная их весьма несложна, о чем свидетельствует язык пираха, в котором нет многих «нужных» с позиций «среднеевропейца» понятий: чисел (не считая «большое количество» и «мало»), цветов, слов, обозначающих родственные отношения, и прошедшего и будущего времени. Пираха не хотят иметь дела с так называемой цивилизацией: не интересуются ее достижениями, отказываются учить другие языки и по большому счету нехотя идут на контакт.

В случае если в языке пираха нет глаголов прошедшего и будущего времени, то у индейцев хопи нет представления о времени по большому счету, потому, что их глаголы практически не отличаются от существительных. Помимо этого, в этом языке нет слов для обозначения временных промежутков («сутки», «год», «на следующий день»). Но — вместо глагольных времен — хопи постоянно указывают степень достоверности: сообщение ли это о событии, либо ожидание события, либо обобщение нескольких событий в закономерность.

Как мы знаем, что вселенная вечно сложна, и исходя из этого все методы ее познания сводятся к созданию очень сильно упрощенных моделей. Такими моделями являются и науки, к примеру физика. В собственной статье со сложным заглавием «О двух ошибочных воззрениях на мышление и речь» (и дальше еще 90 знаков заголовка) Бенджамин Уорф рассуждает о том, какой имела возможность бы быть физика, если бы ее создали не «среднеевропейцы», а не опытные времени хопи.

Из таковой гипотетической физической модели мира провалились сквозь землю бы все понятия, связанные со временем, к примеру понятие скорости, а ему на смену пришло бы понятие интенсивности (о том, что мы обозначаем словом «скоро», хопи говорят «очень сильно»).

падения и Взлёты догадки

Догадка лингвистической относительности привлекла широкий интерес научной общественности в 50-х годах XX века, уже по окончании смерти Бенджамина Уорфа. Но по окончании непродолжительного пика популярности начался период упадка, и догадка вынесла множество критических ударов, часть из которых была по существу (к примеру, доводы против тезиса, что язык всецело определяет способ познания действительности человеком), но хватало и разоблачений и снобистских нападок: многие из них сводились к тому, что Уорф не являлся опытным лингвистом и был не хватает компетентен.

Так, к примеру, один создатель подверг критике в действительности не принадлежавшее Уорфу утверждение, что у эскимосов более ста слов для обозначения снега (это недостоверное высказывание остается на совести журналиста из New York Times; по большому счету это отдельная курьезная история — как от публикации к публикации журналисты увеличивали число «эскимосских» названий для снега, пока оно не перевалило за сотню). Второй создатель к собственной книге о языке хопи написал два эпиграфа: цитату из Уорфа, где тот говорит, что хопи не знают времени, и фразу на этом языке с переводом, из которого делается разумеется, что Уорф неправ. Но эта работа была написана спустя пятдесят лет по окончании Уорфа, и за это время язык хопи испытал сильное влияние мышления и английского языка.

Антиподом Бенджамину Уорфу выступил общественный деятель и известный лингвист Ноам Хомский, выдвинувший концепцию «универсальной грамматики». В соответствии с данной концепции, любой человек от рождения владеет заложенными природой свойствами к языку — следовательно, все языки мира имеют между собой что-то общее. По Ноаму Хомскому, язык никак не воздействует на мышление.

Продолжительное время универсальная грамматика, подкрепленная авторитетом собственного создателя, держала главенствующие позиции. Но и догадка лингвистической относительности ни при каких обстоятельствах не уходила с научного горизонта, и в непрекращающейся дискуссии приверженцев двух противостоящих концепций появилось множество занимательных открытий, выходящих за пределы лингвистики.

В последние два десятилетия догадка Сепира-Уорфа снова набирает популярность, в большой степени это связано с взаимопроникновением и постепенной глобализацией мира разных языков приятель в приятеля.

Шкала цветовых приоритетов

Говоря об открытиях, сделанных в ходе противостояния догадок лингвистического универсализма (Ноама Хомского) и относительности (Сепира-Уорфа), возможно привести как пример шкалу цветовых приоритетов. Двое ученых, Брент Пол и Берлин Кей, универсалисты, изучили много языков и нашли в них неспециализированную последовательность присутствия либо неприсутствия слов, обозначающих цвета: в случае если в языке существуют всего два слова для цветов, то это обязательно будут «тёмный» и «белый» (либо «чёрный» и «яркий») — самые серьёзные и приоритетные; в случае если в языке три цвета, то к названным добавляется «красный»; четвертый цвет будет или «зеленым», или «желтым». Итак потом.

Догадка Сепира-Уорфа

находится на стыке нескольких лингвистических дисциплин — психолингвистики, этнолингвистики, лингвокультурологии. Не обращая внимания на то что большая часть экспертов в этих регионах не признают догадку и вычисляют ее чрезмерно категоричной, нельзя отрицать, что она сильно повлияла на развитие упомянутых наук, послужила стимулом для множественных дискуссий и легла в базу последовательности открытий.

Полностью правильный язык

В 1955 -1960 годах Джеймс Кук Браун, писатель и социолог-фантаст, для опытов с догадкой лингвистической относительности создал неестественный язык логлан (от англ. logical language).

Данный язык был полностью правильным, другими словами не содержал многозначных словесных конструкций, несложным в употреблении и изучении, но наряду с этим значительно отличался от британского и других «среднеевропейских» языков, дабы возможно было замечать «эффекты Уорфа». Язык скоро взял распространение, и сейчас на нем и его диалектах говорят пара тысяч людей; помимо этого, логлан упоминается в двух произведениях Роберта Хайнлайна. В 1970—1980-х, в то время, когда в Соединенных Штатах начались исследования ИИ, логлан (как язык, не содержащий противоречий и логических неточностей) было решено применять в качестве языка для машины и общения человека.

Статья размещена в издании «Популярная механика» (№112, февраль 2012).

Случайные записи:

Человеческая речь влияет на ДНК. Пётр Гаряев


Похожие статьи, которые вам понравятся:

Tags:  , , ,